В Хиале он натерпелся страху, ладно еще, что сидел на спине у господина, обернувшегося демоном. Зато какую крыску он там видел! Аж завопил вслух от восторга. Вот бы это была его крыска…
Он, по правде сказать, понятия не имел, что бы стал с ней делать, она же величиной с десяток Шнырей, если не больше. Такую за хвост не раскрутишь, да и хвостов у нее целая дюжина, и все толстые, как веревки, но вот бы она была только его и больше ничья!
А Кем-амулетчик решил, дурень, что он золотому истукану обрадовался. Это жадные людишки падки на золотишко, их только помани звоном монет – продадутся с потрохами, а уж какая славная потеха морочить их, дразня кладами и оброненными кошельками! Шнырь за спиной у Кема презрительно хихикнул: сладко было чувствовать свое превосходство над смертными, которые столько суетятся из-за ерунды. И далось им это золото, что они в нем находят… Вот крыска – другое дело!
Жафеньяла лепилась по берегам каналов, канальцев и заводей, которые иной раз можно было обнаружить лишь по тревожному речному запаху: столько над ними наросло мостов и мостиков, нависающих причалов и пришвартованных зыбкой вереницей суденышек с линялыми цветными флажками, что воды с десяти шагов не видать.
Из-за какого-то налогового финта здесь развелось великое множество плавучих лавок. Одни стояли на месте, прикованные ржавыми цепями к выбеленным птичьим пометом тумбам, другие блуждали в поисках поживы, словно голодные, но медлительные рыбы. Продавцов извещал о визите покупателя не перезвон колокольчика, а скрип переброшенных на берег сходен.
Большие и маленькие лодки лавировали, едва не задевая друг друга бортами, а захоти тут вынырнуть топлян, ему бы пришлось высматривать из подводной мглы свободное местечко на поверхности. Впрочем, обитатели Тваны предпочитали не наводить переполох, а охотиться из засады. Люди обвешивались оберегами от речного народца – в местных лавках это был товар из самых ходовых. И рассказывали байки о жадных торговцах, которые ради золота из утопленных кладов сговаривались с русалками и продавали негодные обереги, и о несчастных торговцах, которые шли на такой обман, чтобы вызволить кого-то из беды.
Название города переводилось, как «Стрекозиная деревня». Жафеньяла напоминала обширное болото – пестрое, густозаселенное, днем и ночью охваченное суетой. Были тут и гнезда, сооруженные из глины, камешков и стрекозиных крыльев, и потаенные торфяные омуты.
Когда-то в прошлом этот город в устье Тваны был вольной торговой республикой, но его давно уже прибрали к рукам Овдаба, Ларвеза и островное королевство Сиян, поделив на «области экономической протекции». Словно кусок мяса, в который вцепились зубами сразу три хищника, и каждый тянет к себе.
Несмотря на пресловутую «протекцию», в глубине закоулков Жафеньялы царили свои собственные законы: даже если вы приобрели в собственность участок земли с болотцем, это еще не значит, что тамошние стрекозы, жабы, личинки и водяные змеи начнут жить по вашим правилам.
Судя по сведениям, которые Тейзург собрал с помощью своей агентуры, в этих краях должно находиться логово главаря Ктармы. Хантре чувствовал: что-то есть, но больше ничего уловить не мог. Слишком много вокруг амулетов и других волшебных вещиц, вплетенных в предметы и постройки заклинаний, неопределенных магических импульсов. Словно путаница ниток. Или рисунок-головоломка, где изображение спрятано в лабиринте линий. Самое подходящее место для резиденции мага, который не хочет, чтобы его нашли. Косвенное подтверждение того, что прибыли, куда надо.
Они уже вторую восьмицу жили в гостинице с видом на Лягушачий канал, запахами плесени и корицы, столетними циновками в комнатах и зелеными фонарями на веранде, а поиски до сих пор не сдвинулись с мертвой точки. Гостиница приглянулась Эдмару из-за вычурных фонарей с изумрудными стеклами, это напоминало ему что-то из того мира, в котором он в прошлый раз родился.
А Хантре во время полета через Хиалу осенило: хоть он и не может вспомнить свою жизнь до Сонхи, ему порой снится путешествие через Несотворенный Хаос – а значит, надо попытаться вспомнить промежуток между тем и другим. Возможно, тогда он узнает о себе что-нибудь новое – или, вернее, что-нибудь забытое?
В Сонхи он дома, но где-то остались люди, которые ему дороги. Пусть он теперь ничего об этом не знает, они где-то есть. Дорогу к ним замело снегом, в котором можно утонуть с головой, но они все равно где-то есть…
Когда родители были живы и Кемурт ходил в школу, а не прятался по чердакам от Надзора за Детским Счастьем, он зачитывался историями о путешествиях. В ту пору он побывал, не выходя из дома, и в Аленде, и в Жафеньяле. Есть мир яви и мир снов – и еще есть мир книг, который ни то ни другое, но включает в себя и сны, и явь.
Ларвезийская столица оказалась куда ярче книжных картинок, и это посреди зимы, а какая же она будет летом! Зато Жафеньяла при всей своей пестроте напоминала блеклые карты на цветных вклейках. Небо над ней так и сияет, но небо само по себе, это же почти тропики, а то, что раскинулось под ним, выдержано в одной гамме с желтовато-зеленовато-бежевыми географическими картами.
Он дурел от жары, приправленной речными испарениями и запахом нечистот. Заметив, что амулетчику совсем худо, Тейзург выдал ему спасительный артефакт, но посоветовал время от времени усыплять эту штуку, чтобы приспособиться. Зато Хантре неплохо переносил здешний климат, хотя Кем читал, что рыжеволосые люди сильно страдают в южных широтах. Может, на крутых магов это не распространяется? Когда он спросил об этом, тот пожал плечами: