Крысиный Вор - Страница 171

171

А старый Бутакур-нуба, в недавнем прошлом самый богатый вельможа Эпава, скончался вовсе не от болезней, его тоже, считайте, волшебный народец извел – но тут уж он сам напросился. Захотелось ему на девятом десятке вернуть утраченную мужскую силу. И что бы вы думали, вернул, не постояв за ценой: поговаривают, что песчанница, которую для него добыли в Олосохаре, обошлась ему в такую сумму, что можно было бы весь город целый год поить-кормить до отвала. Кто из магов сослужил ему службу, неизвестно. Есть подозрение насчет Тейзурга, долго ли ему обернуться через Хиалу туда-сюда?

После того как Бутакур-нуба заполучил песчанницу, во дворце у сбрендившего старика пошло веселье, да в таких масштабах, что помогайте боги. Когда эта тварь начинала свои танцы, молоко скисало от похоти и камни плавились от страсти, неукротимое желание одолевало не только зрителей, но даже тех, кто находился в соседних помещениях, и в дальних помещениях, и на других этажах – никто не мог устоять. Внедренный во дворец агент Ложи тоже того… нет, не спалился, а втянулся в это безобразие, хотя до сих пор имел репутацию образцового дисциплинированного службиста. Да что там наш агент – гостивший у Бутакур-нубы странствующий жрец Кадаха Радетеля, истинный праведник, и тот не смог противиться сладострастному наваждению. Теперь сокрушается, поскольку он из тех, кто пестует свою благодетельную силу за счет аскезы.

Два дня назад сему непотребству наступил конец: дряхлый организм Бутакур-нубы не выдержал, и вельможа отбыл в серые пределы, оставив своему наследнику дворец с ошалевшей от непрерывных оргий челядью и на три четверти опустошенную сокровищницу. Поскольку наследник, живший отдельно от любвеобильного дядюшки, еще раньше заподозрил неладное, он сразу обратился за помощью к экзорцистам, и песчанницу обезвредили. Завтра в полдень ее сожгут в клетке на заднем дворе Бутакуровой резиденции. А пострадавшего от ее чар агента отозвали в Аленду, вся проделанная ради его инфильтрации работа пошла насмарку.

И еще в середине месяца Быка некий ларвезиец, работник торговой фактории, купил на рынке барсучью шкуру с головой и глазами-стекляшками. Хотел дома на стенку повесить – а шкура хвать его мертвыми зубами за ногу, после чего сама собой куда-то уковыляла. Прохожие в сумерках приняли ее за тощую уродливую псину. Что это была за пакость, так и не выяснили. Судя по реакции артефактов на след, который истаял раньше, чем привел к цели, – какая-то неведомая разновидность волшебного народца. Рана у пострадавшего до сих пор болит и гноится, и возле его дома собаки начинают выть.

Также один сурийский торговец продал другому бурдюк якобы с маслом, в котором был зашит скумон. Потом сознался, что его подкупили недруги жертвы. Едва бурдюк развязали, оттуда высунулся хоботок, похожий на толстого червяка с разинутым зубастым зевом. Служанка не успела отбросить эту тварь подальше – та мигом вцепилась и высосала всю кровь. Рядом никого не было, чтобы позвать на помощь. Бурый шар, как будто сплетенный из сухих стеблей, разорвал бурдюк изнутри и покатился на поиски новой еды. Вначале он был размером с небольшой вилок капусты, а под конец втрое раздулся и умчался вприпрыжку по вечерней улице. Все, кто был в доме, погибли, но маги Ложи потом нашли скумона и уничтожили.

Коллега Фимелдон рассказывал об этих печальных фактах с неодобрением и скрытым нажимом, в глазах у него читалось: «Ну, вы же здесь не останетесь, чтобы нам помочь!»

Орвехт сказал, что постарается донести эту информацию до начальства во всех подробностях. Вряд ли Фимелдон поверил, в эту ночь сам Ланки велел обманывать. А Суно хоть и посочувствовал местным коллегам, задерживаться в Эпаве не собирался, его ждали в Аленде.

Повсюду одно и то же: волшебный народец куролесит так, как раньше не смел, потому что магов, способных с ним сладить, стало меньше. Нынче нет возможности черпать силу из Накопителей, поэтому многие из тех, кто прежде расправлялся с амуши и обращал в бегство сойгрунов, теперь разве что чворка напугают.

«Поющий верблюд» считался ларвезийским рестораном, даже вывеска доходчиво сообщала: «Ресторация не харчевня», но внутри это было типично сурийское заведение. Большой зал набит битком, галдеж, духота, на треножниках жгут угодные Ланки благовония, так что своих он вначале услышал, а потом уже увидел сквозь клубы дыма.

– Это же совсем какой-то сволочизм, когда тебе подло предпочитают какую-то сволоту! – со слезным надрывом жаловался звонкий пьяный голос. – Когда эта скотина однажды вусмерть нажралась, я говорю, ну давай по-быстрому в кустах, из окон же не смотрят, а эта сволочь – нет… Ниче, я еще поквитаюсь!

– Дирвен, ты пивка хлебни. И усвой, ни одна баба не стоит того, чтоб из-за нее так душу рвать, я тебе дело говорю, – возразил с хмельной проникновенностью другой голос, тоже пьяный, но бывалый и рассудительный.

– Какая баба? – вымолвил первый амулетчик с осоловелым недоумением.

– Да та краля, которая тебе в кустах под окнами не дала, о которой ты сейчас рассказывал. Эх, пожалуй, хватит тебе пить…

– А-а… – протянул Дирвен после паузы. – Я, честно, даже не помню, как ее звать, – теперь в его интонации появились фальшивые нотки. – Запомнил только, что шлюха и гадина. Налей еще!

– Да ты уже хорош: сам не помнишь, о ком толковал минуту назад. Может, хватит с тебя на сегодня?

– Все я помню! – с пьяной запальчивостью выкрикнул Дирвен. – Сдохну, а не забуду… Давай сюда!

171