– Знаю, знаю, – в тон ему отозвался Орвехт. – Надо было не вытаскивать из речки, а притопить. Мой просчет. Дирвен, ты отдаешь себе отчет в том, что бульвар Шляпных Роз в придачу с окрестными кварталами после такой стычки, по всей вероятности, лежал бы в руинах?
– Зато избавились бы от этой сволочи, – угрюмо процедил виновник. – Насовсем.
– Не факт, что избавились бы, – сухо возразил Орвехт. – И даже если бы – не факт, что насовсем.
– Согласно секретной инструкции, с которой ты ознакомил несколько десятков городских недоумков, решающие действия ожидались от другого фигуранта, – напомнил Крелдон. – Кстати, прими к сведению, что упомянутое распоряжение аннулировано. Коллега Тейзург – глава дружественного Ларвезе сурийского государства и наш деловой партнер, покушения на него наказуемы законом.
– Почему? – голос парня дрогнул от обиды.
– Потому. Ты исполнитель, твое дело – выполнять приказы и соблюдать дисциплину.
Амулетчик на это ничего не сказал, но дерзко сощурился.
– За попытку нарушить общественный порядок на бульваре Шляпных Роз твои сообщники понесут ответственность. Считай, ты втравил их в неприятности.
– Мы не порядок нарушать собирались, а против срамотизма бороться! Ну, я имею в виду, бороться за общественную нравственность. Как в том мире, о котором Баглен Сегройский в своей книжке написал – вы, что ли, не читали?
– Представь себе, мы тоже читали Баглена Сегройского, – сказал Орвехт. – И в отличие от тебя дочитали до конца. Давай-ка посмотрим, кого ты навербовал. Во-первых, Филенда и другие такие же дамы, которых хлебом не корми, только дай посудить других. Во-вторых, нравоучители вроде Шаклемонга. Сколько мне приходилось наблюдать деятелей такого сорта, чаще всего оказывалось, что это люди со своей гнилью в душе, притом с сильной потребностью кого-нибудь преследовать и подвергать мучениям. Когда Шаклемонг говорит, что он бы одних живьем сжег в печи, а других обмазал дегтем и подвесил вниз головой, я ему, знаешь ли, верю. При попустительстве властей и поддержке толпы он бы и впрямь так поступал. Нравственность для таких, как он, – оправдательный предлог и удобный инструмент. В-третьих, к вам прибились недоросли из тех, которые всегда рады над кем-нибудь поглумиться. Этим не важно, за что бороться, за нравственность или за ее противоположность – все едино. Главное, чтобы не было спросу, а вы им как раз это и наобещали. Вы же прекрасно понимаете, что Тейзург вам не по зубам – следовательно, собирались нападать на тех, кто не сможет дать отпор?
– На его подражателей-срамотистов, – глядя исподлобья, процедил Дирвен. – На тех, кто заслужил!
– На тех, кто не сможет дать отпор и станет легкой добычей для вашей банды.
– Мы не банда, а гильдия общественников! – Мальчишка начал злиться, его голос зазвучал ломко и отрывисто. – И люди у нас в гильдии благоустремленные и высоконравственные, а не такие, как вы говорите!
– Каких ты словечек от новых друзей нахватался… Благоустремленные и высоконравственные люди – это те, кто честно живет, судит себя, а не других, помогает тем, кто в этом нуждается, совершает добрые поступки. И хвала богам, что среди нас такие есть. Это Зинта высоконравственная – она только тем и занимается, что лечит людей и носит еду малоимущим пациентам. Или возьми Хантре Кайдо и Зомара Гелберехта – оба рискуют жизнью и готовы драться насмерть, когда надо кого-нибудь спасать. Смотри на поступки – только они имеют значение. А ты собрал под свои знамена последнюю дрянь, какую не во всякую воровскую гильдию возьмут, потому что побрезгуют. Самому-то не противно?
– Так другие не пошли, только эти, – буркнул амулетчик, по-детски щурясь, словно вот-вот разревется. – Зато они, какие бы ни были, готовы бороться против Тейзурга за нравственные идеалы!
– Ты меня слушал или сидел тут, заткнув уши? Не за идеалы они будут бороться, а кормить своих внутренних демонов, используя пресловутую нравственность в качестве колюще-режущих столовых приборов.
– Слушал! Насчет Зинты и Гелберехта я согласен, их можно уважать, а Хантре Кайдо надо в каторжную тюрьму заодно с Тейзургом!
– Надо полагать, в благодарность за то, что он спас тебя, твоих близких и всех остальных в «Золотом подсолнухе»?
– Так он же по найму, деньги зарабатывал… – отведя взгляд, неприязненно процедил Дирвен, а потом снова вскинул голову, тряхнув отросшими вихрами: – И не передергивайте мои слова, не за это, а за то, что они с Тейзургом два башмака пара! С такими нельзя иначе. Он же не смылся вовремя из этой поиметой гостиницы, хоть и видящий восемь из десяти. Я не видящий, поэтому ушел… Тьфу, то есть, наоборот, несмотря на это, я ушел, а он остался! И Тейзурга он так и не убил, хотя в секретном распоряжении было сказано, что убьет. С этим надо бороться, и власти того мира, про который написал Баглен Сегройский, это понимали, а у нас еще не поняли… Там борцы за нравственность объединились и требовали своего, и власти их поддерживали, не то что у нас.
– Это верно, тамошние власти допустили такую печальную ошибку, серьезно подмочив свою репутацию в глазах более-менее разумных подданных. Недаром же говорят: не тот дурак, кто съел два жбана огурцов, а тот дурак, кто их ему дал. Ты и в самом деле рассчитываешь, что Ложа совершит такую же глупость – при том что мы тоже читали Баглена Сегройского?
– Значит, вы эту книжку не поняли! – запальчиво возразил Дирвен. – Власти должны помогать нам и финансировать, иначе все начнут жить, как Тейзург, потому что посмотрят на него и сами такие же станут!